Выжившим [litres] - Евгения Мелемина

и просто запихнул под кровать.

Чтение увлекало его все больше. Напряжение, вызванное револьвером папаши Хогарта, спало. Кит лежал расслабленно, с легкой головой и ясными мыслями, но даже в такой голове никак не укладывался эксгибиционизм Попугайчика.

Так Кит про себя окрестил тот поток откровений, которые Попугайчик тоннами вываливал на страницы своего блога. Первые три производили впечатление шокирующее – Томми рисовался фашистом-эзотериком, давно и прочно съехавшим с катушек. На четвертой он превратился в милого печального мальчика, этакого Маленького Принца, требующего у окружающих барашка и розу. На шестой Томми бушевал, как заправский героиновый наркоман, на седьмой каялся в грехах и просил на свою голову кару небесную, дальше требовал разрушения планеты лазерным лучом, потом признавался в ликантропии, следом волной гнал детские воспоминания о каких-то бомжах-извращенцах, гоняющихся за ним с членом наперевес.

Блог читался как сборник рассказов нетрезвого писателя-неудачника.

Поначалу Кит не мог поверить своим глазам, потом – не мог поверить Томми.

Чувствовались в этих записях неуловимая фальшь, налет пародийности, мишурный элемент. Кит перечитывал некоторые строчки по нескольку раз, надеясь поймать то слово, которое резонировало, выдавало ложь, но Томми так искусно плел свои сети, что ничего доказать Кит бы не смог.

В этом блоге никогда не появится записи о том, как Томми решился швырнуть картошкой в Морана и о чем при этом думал.

В этом блоге нет самого Томми.

Кит выключил ноутбук, отложил его и запустил руку под подушку. Вторую таблетку он разгрыз. Сразу же занемел язык и губы – приятное ощущение. Примерно такое, какое бывает при стоматологической заморозке, но куда более чувствительное.

Раздевался Кит неторопливо, внимательно отслеживая все приливы: вот потек холодок по рукам и ногам, вот встрепенулось сердце…

Теперь уже плевать, даже если отцу взбредет играть с Китом в русскую рулетку, Кит не дрогнет. Ему теперь не страшно. Руки не дрожат, рассосалась тяжесть в груди.

Аккуратно погасив ночник, Кит улегся на спину и натянул одеяло до середины груди.

Напротив плакат с Бреттом Фарвом.

Бретт весело смотрит на Кита из-под шлема, за его спиной размытое разноцветное пятно трибуны с болельщиками.

«Как дела, Кит?» – «Все нормально. У меня все нормально» – «Слышал, один из твоих игроков повредил сухожилие. У тебя есть достойная замена?» – «Моран? Он уже на ногах. С заменами у меня туго, но этот парень отлично держится»

Бретт Фарв медленно разворачивается, номер на его спине стекает с плаката и ползет по полу. Он взбирается на ножку кровати, а потом на грудь Кита, и врастает в его кожу, некоторое время все еще светится, а потом гаснет.

Бретт Фарв смеется.

«Это талисман, Кит. Мой подарок».

– У меня есть свой номер, – возражает Кит вслух. – Мой номер – семьдесят два. Мне не нужен чужой.

«Тачдаун!»

«Плей-офф!»

«Нью-Йорк».

«Я хотел посмотреть, как вы играете. Отлично играете».

«Отлично играете»…

«Отлично играете»…

– Я хочу спать, Томми, потом расскажешь…

«Вы отлично играете!!!»

И вдруг вспорхнуло. Ударилось о стекло. Кит вскочил с бешено бьющимся сердцем и подошел к окну.

Тишина. Пусто. В далеком домике на соседней улице все еще горит свет. И каждое ночное темное облако – как синий язычок попугайчика, вырванный с корнем.

* * *

Погода на следующий день оставляла желать лучшего. Деревья гнулись под порывами холодного тяжелого ветра, в садике миссис Хогарт все маргаритки сложили головки, с крыши капало. Дождь прошел ночью и оставил после себя хмарь, морось и серые рваные небесные простыни.

Кит до вечера маялся дурью – посмотрел пару легендарных матчей, поспал в ванной, помог матери отбить толстые куски свинины, покопался в потрохах «форда», и спохватился только в половину шестого. Ему не хватило времени привести себя в порядок и найти что-то приличное из одежды, поэтому пришлось одеться как обычно – джинсы, спортивная куртка, кроссовки.

По пути Кит решил, что единственное, куда можно двинуться в такую погоду – крошечный кинотеатр на Речной улице. Там постоянно крутят какое-то барахло, но тепло и можно купить перекусить.

Он довольно смутно представлял себе предстоящее свидание, но заранее заготовил тему для разговора – пьеса Минди, ее детище, должна была стать беспроигрышным вариантом.

Кит еще не решил, что делать с категорическим запретом отца на участие в этой постановке. Скорее всего, отец напрочь забудет об этом инциденте и дело с концом. Нужно попросить у Минди новую распечатку и оставлять ее в школьном шкафчике.

Мистеру Хогарту в голову не придет проверять, участвует Кит в постановке или нет. Он даже на матчи не ходит, довольствуясь только озвученным счетом.

Кит припарковал «форд» на стоянке у кинотеатра и спустился вниз по улице. Холодный ветер дул в затылок, люди шли, согнувшись, пряча руки в карманы.

На мосту никого не было. Волны неслись быстро, частой рябью, но порывов ветра Кит не чувствовал. Здесь, видимо, ветер путался в густо растущих плакучих ивах.

Проверив время на мобильном, Кит оперся на перила и присмотрелся: внизу, на покатом берегу с разноцветной кромкой из оберток, бутылок и прочего мусора, бродили трое.

Доносились и голоса. Возмущенный женский и ехидный, очень знакомый голос. Слов не разобрать, а вот пламенно-рыжую голову Попугайчика нельзя не узнать.

Он был в зеленой куртке и тоже бродил по берегу, засунув руки в карманы, а теперь сел на выброшенное на берег бревно. Задницей в светлых джинсах на грязное мокрое бревно.

Вот чудак.

С ним, значит, Карла Нобл и Алекс Митчелл. На Карле разноцветная рэперская шапочка, а Митчелл курит, закрываясь от ветра ладонями.

Кит засмотрелся: прибрежная троица таскала туда-сюда штатив, на который Карла то и дело пыталась установить фотоаппарат.

Митчелл швырялся окурками и, судя по всему, ругался. Томми то садился, то снова вскакивал со своего бревна и тоже что-то доказывал, показывая то на небо, то на реку.

За наблюдением прошло минут пятнадцать. Кит снова посмотрел на время, потом по сторонам. Никакой Минди и в помине нет.

Кит замерз, от воды несло сыростью, могильным холодом глубины.

Звонить Минди не хотелось. Обиды не было. Помогло то самое спокойствие, которым миссис Хогарт огораживалась от всего, что могло затронуть ее длительную безмятежную спячку.

Пробиться сквозь толщу этого спокойствия было сложно. Кит подумал, что ему должно быть обидно, неприятно… но на самом деле ничего этого не было.

Хотелось побыстрее убраться с моста и перестать уже ждать – самое глупое и выматывающее занятие на свете.

Он выждал еще десять минут, сунул мобильник в карман и спустился с моста, но повернул не направо, а налево и вдоль берега, а потом опять свернул